манипуляции со стаканом гостя, я вывела Белку в зал. Майкл как раз скрылся в туалете.

– А как же Кузьма? Забыт и заброшен?

– Он улетел, но обещал вернуться, – вздохнула Белка, всем тщедушным тельцем стремясь назад в кухню.

– Ты профурсетка, – вынесла я вердикт и решила переодеться. Мы вроде бы собирались отправиться в город, где нас должен был ждать какой-то мифический друг Майкла. Белка упорхнула, а я, нацепив сарафан по причине жары, прилегла на диван, положив рядом с собой альбом. Ночью я плохо спала, оттого веки мои тяжелели, и я их смежила.

На кухне еще какое-то время слышались голоса, а после наступила тишина.

«Уже целуются?» – забеспокоилась я, совсем уж собравшись на разведку, но тут в коридоре послышались тихие острожные шаги.

Странно, если Майкл выпил то, что я насыпала ему в стакан, вряд ли смог бы красться. Скорее, должен был валяться трупом.

Я сгруппировалась и прищурилась. Дверь в зал со скрипом открылась – в образовавшейся щели показалась голова Майкла. Увидев меня лежащей на диване, он кинулся в мою сторону, проверил пульс и даже для верности похлопал меня по щекам. После чего ухнул, удовлетворенно хмыкнул и, уже не таясь, полез в мой шифоньер. И тут его настиг удар колотушкой для мяса. Разумеется, била я тупым концом, но весьма решительно.

Майкл обмяк и стал оседать, а я кое-как притулила его у шифоньера, быстро связав ему руки пояском от халата.

Хотела кинуться приводить в чувство Белку, но в дверь опять позвонили.

На пороге стоял мужчина с незапоминающимся лицом в сером костюме. В руках у него был портфель. Я сразу все поняла и, кивнув, пропустила в квартиру и его.

– Вы вовремя.

– Хорошо, что сами позвонили. Нам на вас уже поступал сигнал, – понизив голос, доверительно сообщил он мне. – Девица, говорят, болтала всякое. Про Ирак. Странная какая-то.

– Это Белка. Ее било током и заваливало дровами, но сейчас не об этом…

Я сообщила гражданину все, что произошло с нами за это время, уложившись в три минуты. Правда, перед этим сбегала на кухню и убедилась, что Белка спит лицом в сырниках, подложив ладошку под щеку.

– Правда? – переспросил мужчина в костюме, когда я выдохлась. – Если честно, все это звучит как-то по-дурацки. А чего она Кузьму Скрябина искала?

– Вы и Кузьму знаете? – охнула я, не веря в такие знаки судьбы.

– Это кличка нашего спеца – Севы Кузьменкова. Ладно, что тут у вас? – мужчина прошел в зал и в ужасе уставился на поверженного мною американца.

– Вот мы и добрались до сути. У нас тут какой-то иностранный шпион, не иначе. Шастают, креста на них нет. И бумаги он спер у дяди Арама. Думал, там секретная технология. Увязался за нами от музея Космоса. Снотворного нам подлил, хорошо, что я не выпила. А Белка вон выпила, лежит теперь. Ой, надо «Скорую», – испугалась я, потому как вдруг вспомнила, что Белка аллергик. А ну как ее снова разнесет? Как в тот раз, когда она купила у цыганки подозрительного вида крыжовник…

Гражданин с портфелем быстро пришел в себя, чем несказанно порадовал, и спешно все организовал. В моей квартире через минуту появились еще три парня в гражданском, одному из которых, улыбчивому и с длинным хвостом, очень подошло бы имя Кузьма.

Белку в зал внесли, американца вынесли и куда-то увезли. Через пять минут явилась «Скорая»: Белке промыли желудок и напихали угля по самые больные гланды. А мне велели не покидать квартиру.

Перед уходом наш спаситель с портфелем конфисковал у меня рюкзак врага и мой альбом, пообещав сделать для разбирательства копии. Оригиналы мне должны были вернуть чуть позже.

– Вы оказали неоценимую услугу родине! Она вас не забудет, – кашлянул он, прикрывая за собой двери. А я подумала, что если бы не связи дяди Арама, меня приняли бы за городскую сумасшедшую.

После бурного вечера мы остались со страдалицей в квартире одни. Я отпаивала ее бульоном и крепким чаем, а она вздыхала, чтобы не получить от меня нагоняй за интернациональные шуры-муры. К тому же Кузьма на прощание пожал ей руку «со значением», и она почти простила ему байки про космос.

* * *

Через пару дней Белка ворвалась в квартиру, полыхая щеками, как огни рябин. Усыпление порошком сказалось на ней положительно, она стала как-то собраннее и бодрее. И даже меньше шаркала.

Кузьма, то есть, конечно, Сева, проявил себя и позвал ее в кино. Белка не грустила, что он оказался не космонавтом, ведь ореол тайны все равно был сохранен: парень числился работником органов Федеральной службы безопасности. А космонавтом назывался, потому что не должен был выдавать свое «инкогнито», при этом имея возможность периодически исчезать с Белкиных радаров.

– Ой, я же совсем забыла. Смотри, что у меня есть! Сева передал, сказал, это нам за помощь органам! И просил открыть только дома. Наверное, чтобы я от радости в обморок на улице не грохнулась.

Она отложила в сторону бутерброд и вытерла руки о мою толстовку.

– Там точно приглашение в космонавты! На, открывай ты, у меня руки все равно жирные. И дрожат. Ну, я глаза закрыла. Давай! Что там?

– Подарочный сертификат на полет в аэротрубе на двоих, – вскрыв конверт, прочитала я. – Прикольно. Я бы сходила.

Белка от злости топнула ногой:

– Вот гады. Это просто удар под дых. А как же мои планы повидать Вселенную? Все, накрылись…

– Вселенная перед ними в долгу, – буркнула я.

– Наверное, это потому, что мы только шпиона помогли поймать, а технологии в папиных каракулях не оказалось. Только описание, как ты первый раз написала ему на штаны или как палец у тебя в носу застрял. Короче, твои детские достижения их не впечатлили. И вот тебе, пожалуйста, – труба.

– Не греши на папу! – шикнула я на нее. – Он сохранил для меня столько прекрасных воспоминаний. А если кому-то захотелось поиграть в шпионов – так папа здесь ни при чем. Дядя Арам что-то напутал. Думаю, документы из папки спрятала его жена. Она меня терпеть не может и просто хотела подставить. Соседа Буншу ограбили хулиганы. А мне звонил… какой-то псих. Просто все как-то странно совпало, вот мы и напридумывали детектив.

– А мамочка твоя? Она же тоже сказала, что папа был о-го-го…

– Мамочка просто не понимала иранский и во всем видела шифровки.

Потом мы ели солянку, пили чай и в который раз рассматривали мои детские фотографии. Те, которые не конфисковали органы, потому как они пришлись